“Я для вас звезда…” Мир Велимира Хлебникова

Віктор Рогозинський

Великий чудак, поражавший соприкасавшихся с ним людей необыкновенным талантом поэта и фило­софа, предметом наблюдений и размышлений кото­рого были судьбы народов и цивилизаций, законы раз­вития истории, связь чисел с силами природы, “законы времени” и многое другое, что должно было позволить “заглянуть в будущее”, помочь преобразо­вать жизнь всего человечества.
В статье “Учитель и ученик” (1912) Хлебников пи­сал:

“Я не смотрел на жизнь отдельных людей; но я хотел издали, как гряду облаков, как дальний хре­бет, увидеть весь человеческий род и узнать, свойственны ли волнам его жизни мера, порядок и стройность”.

Поискам числовых закономерностей он посвятил всю свою жизнь. Отражение этих поисков, их резуль­таты находим в поэтическом наследии Хлебникова: в стихотворениях “Числа” (1912), “Зверь + число” (1915), “Слово о Эль” (1920), “Помимо закона тяготе­ния…” (1921), “Если я обращу человечество в часы…” (1922), поэме “Ладомир” (1920), а также в “сверхповести” “Зангези” (1922) и прозаической мистерии “Скуфья скифа”(1916).

Если я обращу человечество в часы…

Если я обращу человечество в часы

И покажу, как стрелка столетия движется.

Неужели из нашей времен полосы

Не вылетит война, как ненужная ижица?

Там, где род людей себе нажил почечуй.

Сидя тысячелетьями в креслах пружинной войны,

Я вам расскажу, что я из будущего чую

Мои зачеловеческие сны.

Я знаю, что вы — правоверные волки,

Пятеркой ваших выстрелов пожимаю свои,

Но неужели вы не слышите шорох судьбы иголки,

Этой чудесной швеи?

Я затоплю моей силой, мысли потопом

Постройки существующих правительств,

Сказочно выросший Китеж

Открою глупости старой холопам.

Философские взгляды поэта оптимистичны и гу­манны, однако по характеру своему утопичны. Идеа­лом человеческого общежития ему видится платонов­ское государство ученых и мыслителей. Модель тако­го общества представлена в его социальной утопии “Лебедея будущего” (1918), поэме “Ладомир” (1920), в “Воззвании Председателей земного шара” (1917), ча­стично — в стихотворении “Город будущего” (1920) и др. Идеальный мир представляется Хлебникову вели­ким содружеством народов, “единой общиной земно­го шара”. Он мечтает о создании “общего письменно­го языка, общего для всех народов третьего спутника Солнца”. К человечеству, истерзанному войнами и распрями, обращены его слова:

Люди! Утопим вражду в солнечном свете!

В плаще мнимых звезд ходят — я жду —

С малых замыслов дети,

Смелых разумов сын.

В первобытном обществе, в языческой культуре видел Хлебников проявление в первозданном виде общечеловеческих ценностей, лишенных классовых, национальных и исторических предрассудков. Его со­кровенным желанием было воскресить эти ценности и. вернуть современному обществу. Отсюда глубокий ин­терес Хлебникова к славянской истории, мифологии, фольклору, унаследованный им от матери — Екатери­ны Николаевны Вербицкой, историка по образованию, родословная которой велась от запорожских казаков, о чем поэт с гордостью писал в своей “Автобиогра­фии” (1914).Киевская Русь, удельные княжества, “смутное время”, Запорожская Сечь, западнославян­ские предания так или иначе отразились в его поэзии.

Написанное до войны

Чу, последний, догоняя,

Воин, дальнего вождя,

Крикнул: “Дам, о князь, коня я,

Лишь беги от стрел дождя!”

Святослав, суров, окликнул

Белым сумраком главы,

Длинный меч из ножен вынул

И сказал: “Иду на вы!”

Мифы для Хлебникова были зеркальным отраже­нием представлений древних славян о природе, ее стихиях, разуме, красоте. Лешие, русалки, ведьмы, вилы… — эти и другие образы языческого мира стано­вятся персонажами его поэтических легенд.

Зеленый леший — бух лесиный…

Зеленый леший — бух лесиный

Точил свирель,

Качались дикие осины,

Стенала благостная ель.

Лесным пахучим медом

Помазал кончик дня

И, руку протянув, мне лед дал,

Обманывая меня.

Необыкновенной образностью и выразительнос­тью, непреходящей свежестью и правдивостью при­влекал поэта славянский фольклор. Народные песни, сказки, заговоры, заклинания стали источником его вдохновения. Читая хлебниковское стихотворение “Кому сказатеньки…” (1908-1909), невольно вспоми­наешь сказку о Царевне-лягушке:

Кому сказатеньки¹,

Как важно жила барынька,

Нет, не важная барыня,

А, так сказать, лягушечка:

Толста, низка и в сарафане

И дружбу вела большевитую

С сосновыми князьями.

И зеркальные топила

Обозначили следы,

Где она весной ступила,

Дева ветреной воды.

1. Вся эта “заумь” не выдумана Хлебниковым, а заим­ствована из книги известного фольклориста И. Сахарова

“Сказания русского народа” (СПб., 1836).

Следует отметить особый интерес Хлебникова к языческим заговорам и заклинаниям, которые служи­ли основой создаваемой им так называемой “зауми”. Вспомним песню русалок из “Ночи в Галиции” (1913):

И а ио цолк.

Цио иа паццо!

Пиц пацо! Пиц пацо!

И о и а цолк!

Дынза, дынза. дынза!

Или речитатив ведьм:

Шагадам. магадам. выкадам.

Чух, чух, чух.

Чух.

Поместив в драматическую зарисовку ремарку: “Русалки держат в руках учебник Сахарова и поют по нему”, — поэт не столько ссылался на источник своей “зауми”, сколько предлагал читателям познакомиться с таинственным и прекрасным миром языческих веро­ваний. Большой знаток славянских языков, поэт вошел в историю русской литературы как непревзойденный экспериментатор. Его друзья-футуристы восторга­лись упорством и неистощимостью при эксперимен­тировании над словом и удивлялись тому, с какой лег­костью возвращал он поэтическому языку образность первобытного мышления, изначальную конкретность.

Ученик-ассистент читает:

“Словотворчество — враг книжного окаменения языка и, опираясь на то, что в деревне около рек и ле­сов до сих пор язык творится, каждое мгновение со­здавая слова, которые то умирают, то получают право бессмертия, переносит это право в жизнь писем. Но­вое слово не только должно быть названо, но и долж­но быть направленным к называемой веши. Словот­ворчество не нарушает законов языка. Другой путь словотворчества — внутреннее склонение слов. Если современный человек населяет обедневшие воды рек тучами рыб, то языководство дает право населить но­вой жизнью, вымершими или несуществующими сло­вами оскудевшие волны языка. Верим, они снова за­играют, как в первые дни творения” (Хлебников В. В. Наша основа).

Программным стихотворением Хлебникова-экс­периментатора было “Заклятие смехом” (1908-1909). Используя префиксальные и суффиксальные возмож­ности языка, Хлебников из одного слова (корня) “смех” создал экспрессивное, похожее на языческий заговор стихотворение, демонстрирующее красоту и силу славянской речи.

Не будет преувеличением назвать поэта самым славянским в русской литературе XXвека. Критики, обвинявшие Хлебникова в чрезмерном словотворчес­тве, забывали о том, что русский язык не ограничива­ется понятием “литературный”, а включает в себя и многочисленные говоры и диалекты, и элементы речи различных социальных и профессиональных групп, и др. А поэт всегда помнил об этом, бережно собирал и хранил в кладовой своей памяти самоцветы народно­го языка, чтобы однажды извлечь и показать людям. Желая быть понятым теми, кто будет после него, Хлеб­ников оставил своеобразное завещание (его иногда называют хлебниковским “Памятником”), в котором дает ключ к пониманию своим произведений:

Еще раз, еще раз

Я для вас

Звезда.

Где моряку, взявшему

Неверный угол своей ладьи

И звезды:

Он разобьется о камни,

О подводные мели.

Горе и вам, взявшим

Неверный угол сердца ко мне:

Вы разобьетесь о камни.

И камни будут надсмехаться

Над вами,

Как вы надсмехались

Надо мной.